Духовная культура коренных народов Крайнего Северо-Востока России

Религиозные воззрения и картина мира. Система религиозных представлений коренных народов Крайнего Северо-Востока характеризуется как анимизм, согласно которому окружающая действительность олицетворялась, наделялась свойствами живого существа. Мир представлялся населенным духами, которые могли быть как  благожелательными к человеку, так и враждебно настроенными. Широко распространены поэтому были обряды почитания духов (хозяев местности, животных, огня и др.): им приносили кровавые и бескровные  жертвы (забой оленей, собак, кормление жиром, задабривание подарками).  С анимистическими воззрениями тесно смыкался шаманизм как система верований  и религиозная практика. Считалось, что злых  духов, насылающих несчастья, способен  победить только шаман со  своими духами-помощниками. Поэтому из среды коренных народов выделились профессиональные и семейные шаманы,  к  которым  обращались,    когда   нужно   было предотвратить или отвести беду. Основными  орудиями шамана служили  бубен и колотушка. Проявлением анимистических представлений являлись также широко развитые промысловые культы и элементы тотемизма. Космогонические представления аборигенов, при всем их разнообразии и различии в деталях, сводились к делению вселенной на средний, верхний и нижний миры. Существенным компонентом в системе религиозных практик были магические действия, связанные с хозяйственной, бытовой и семейной жизнедеятельностью.

 Картина мира у северо-восточных палеоазиатов (чукчей и коряков) была довольно расплывчата. По некоторым данным, коряки насчитывали до пяти миров: землю, населенную людьми, два мира над ней и два внизу. Нижний из верхних миров был населен людьми-облаками, а верхний является обиталищем Верховного божества. Из подземных миров верхний населяли злокозненные духи, а нижний – тени мертвых. Все эти миры мыслились как взаимопроницаемые – животные, люди, духи переходили из одного мира в другой. Согласно представлениям чукчей, небесный свод имел сферическую форму, подобно яранге. В самой верхней части небосвода размещалась Полярная звезда Унпэнэр, которая считалась местом пребывания Творца Тынантомгына. Помимо жизни на поверхности земли, согласно взглядам чукчей, существовала жизнь над земной твердыней и под землей. В верхнем мире живут предки, туда попадают умершие достойной смертью (павшие в бою или принявшие добровольную кончину). Те, кто умер недостойно (был съеден злым духом) попадали в подземный мир и сами становились злыми духами.

Верховное божество коряков и Тынантомгын чукчей не имели отчетливого образа, но представлялись как существа добродушные, хорошо относящиеся к людям. Это сверхъестественное существо, обитающее в верхнем мире, являлось распорядителем жизни – в его жилище на ремнях висели души умерших достойно, которым надлежало воплотиться в своих потомках. Божество решало, кто именно должен возродиться в каждом конкретном случае. Но и человек мог повлиять на решение – можно было, например, попросить ту душу, которая висела на длинном ремне, потому что ей на земле предстояла долгая жизнь, и отказаться от души на коротком ремешке, поскольку этому человеку жить суждено было недолго.

Возможно, фигура палеоазиатского Творца навеяна христианскими проповедями, поскольку часто в мифологических представлениях чукчей и коряков он вообще не упоминается, а устроителем мира и жизни предстает Ворон (Куркыль – у чукчей, Куйкынняку – у коряков). По просьбе людей Ворон сделал реки, потом образовал горы, скалу среди моря, создал и поселил на ней птиц. Ворон создал и животных, в том числе оленей, научил людей охотиться и пасти. Вместе с тем к Ворону никогда не обращались непосредственно за испрашиванием защиты и покровительства, более того, Ворон не считался священным существом, над ним часто подшучивали, относились к нему насмешливо. Непосредственное влияние на жизнь людей оказывали многочисленные сверхъестественные существа, населяющие окружающий мир, причем обычно они были настроены по отношению к человеку враждебно.  Именно на них воздействовали, обращаясь к магии,  проводя ритуалы, прибегая к помощи  шамана.

Наблюдатели и исследователи подчеркивали, что в религиозных представлениях коряков и чукчей злые духи играли гораздо более значительную роль, чем добрые.  «Все их религиозные обряды имеют отношение к злым земным духам. Религия их состоит из умилостивления этих духов, дабы, по возможности, удержать их от вредного влияния на людей. Воображение коряков видит везде, в каждой горе, море, в реке, в лесах и на равнинах, демонов, которых они представляют себе безусловно желающими зла и весьма жадными. Отсюда проистекают беспрерывные жертвоприношения, посредством которых коряки стараются удовлетворить жадность этих духов и выкупить что им дорого» (К. Дитмар).

Согласно верованиям эскимосов, существовали три мира, и, соответственно, три главных божества: владыка воздуха и хозяин вселенной Киягнык; владычица моря Седна – старая моржиха, живущая в хижине на дне океана; и владычица земли Пинга. В каждом из миров существовало множество духов, добрых и вредоносных. Добрые отождествлялись с животными и птицами, злые имели человекоподобный облик великанов или карликов, либо принимали самые фантастические формы. И добрых, и злых духов нужно было ублажать жертвами. Земной мир, кроме того, был населен многочисленными духами-хозяевами инуа, от которых зависел успех промыслов. С инуа имели дело только шаманы. Правда, и сам охотник мог прибегнуть к помощи собственного духа-помощника, чтобы получить его поддержку, взывая к инуа, либо спеть песню, чтобы приманить добычу.

Ительмены особо почитали духа моря Митга, который давал основной продукт жизнеобеспечения – рыбу. Митг и представлялся ительменам в виде рыбы, в честь него устраивали особый осенний праздник Алхалалалай. Создателем народа, первопредком и прародителем ительмены считали Ворона Кутха. Согласно преданиям, Кутх сотворил землю и обосновался на Камчатке, которую постепенно заселили его потомки. Кутх изобрел лодку, а его сын Тыжил-Кутх – способ вязать сети из крапивы и научил ительменов ловить рыбу. Он же сотворил различных зверей и научил людей шить теплую меховую одежду.

Модель мира у ительменов была трехслойной: небо, земля и подземный мир. Небо принадлежало Кутху, на земле воцарился хозяин всех животных  Пилячучь и множество местных божков и духов, а под землей господствовал Гаеч. Вулканы, действующие на Камчатке, ительмены считали жилищами мертвых, курение вершин они объясняли тем, что покойники топят свои очаги.

В представлениях эвенов мир делился на три сферы – мир живущих людей (средний), мир умерших (нижний) и мир Бога и ангелов (верхний), причем два последних, под влиянием христианства, стали отождествляться  с адом и раем. Умерший человек может вернуться к живым в виде новорожденного младенца. Представления эвенов о происхождении Вселенной и человека противоречивы, так как являются наслоением из сохранившихся древних верований, заимствований у соседних народов и христианской традиции. Так, считалось, что окружающий мир сделан из тела оленя девушкой, изгнанной с неба, либо сотворен  творцом  способами, которые составляют аналогию с библейскими сюжетами.

Северным аборигенам было присуще почитание природных объектов, которые, по их представлениям, обладали сверхъестественной сущностью, осмысляемой как духи-хозяева местности. Северо-восточные палеоазиаты поклонялись возвышенностям причудливой формы в виде каменных останцов, небольших горных кряжей. Кочевые коряки, как полагают исследователи, связывали с культом таких каменных объектов память о предках-прародителях, поскольку их называли аппапиль (дедушка). Сохранились  корякские предания, согласно которым вблизи таких мест некие мифические предки  ушли под землю, наказав потомкам чтить их память и приносить жертвы.  Возможно, развитием данных  представлений стало ритуальное  использование камней в качестве амулетов. Например, широко бытовали в традиционной культуре чукчей и коряков так называемые зольные камни – охранители жилища и очага, они,  как правило, были парные, округлой формы, располагали их возле кострищ. Ительмены почитали некоторые сопки, валуны, при проезде мимо них запрещалось смеяться и требовалось принести жертву духам, бросая кусочки пищи, табак, чай.

С анимистическими представлениями тесно связана антропоморфизация окружающего мира, присущая аборигенам Крайнего Северо-Востока. Все духи – хозяева местности, населяющие пространство, мыслились как человекообразные существа.  Амулеты и обереги, имевшиеся у аборигенов, тоже часто имели антропоморфный вид, потому что в них видели материальное воплощение человекоподобных духов-защитников. Ярким примером являются огнивные доски северо-восточных палеоазиатов (чукчей и коряков), которые  являлись охранителями семьи и жилища, помощниками в хозяйстве и промыслах. Эти огнива вырезали из дерева в виде человека с головой и туловищем (чукчи), коряки вырезали также руки и ноги. К огнивным доскам оленеводческие группы северо-восточных палеоазиатов крепили связки семейных охранителей тайныквыт, в состав которых входили разнообразные предметы, имевшие значение оберегов.

Шаманизм. Северо-восточные палеоазиаты верили, что олицетворением злого начала в природе  являются духи келе (кала), или нинвит. Эти духи имеют человекообразный вид, и, подобно людям, живут семьями, с женами и детьми, постоянно преследуя людей, которых могут убить и наслать на них болезни. Часто они предстают как людоеды, поэтому заболевший человек считал, что изнутри его съедает келе. Увидеть и изгнать злого духа мог только шаман. Каждый шаман имел своего духа-помощника, который и помогал в борьбе с келе. У северо-восточных палеоазиатов в XIX в. бытовал семейный и профессиональный шаманизм. Профессиональный шаман по просьбе всех страждущих занимался гаданием и лечением,  давал указания изготавливать и носить амулеты, участвовал в общественно значимых действиях. Такие шаманы, при редком расселении, имелись далеко не в каждом коллективе, поэтому в каждой семье был свой шаманящий с подобными функциями, сфера деятельности которого ограничивалась интересами его ближайших родственников. Об этом сообщают источники XIX в.: «Верование чукчей ... состоит в .. шаманстве. Шаманов для отправления общественного служения нет, но каждый домохозяин сам исполяет свои религиозные обряды» (А. И. Аргентов);

 «Те из народа, о которых думают, что они легче угадывают желанию духов и пользуются некоторою их благосклонностью, называются шаманами... Во всех случаях жизни шаманы должны дать совет, как уберечься от дьявола и разгадать его желания. При обрядах играет важную роль волшебный барабан, который делается из кожи каменного барана, натянутой на несколько обручей, с металлическими клапанами и богатыми украшениями. Палка этого барабана обтянута волчьей шкурой» (К. Дитмар);

«Чукчи в высшей степени суеверны. Шаманов очень много <...> Во всяком семействе наверное найдется шаман. Здешние шаманы отличаются от прочих тем, что не отпускают волос и не носят особенной одежды. Для своего колдовства они довольствуются небольшим бубном, обтянутым моржевой кожей <...> Его колдовство состоит в том, что посредством бубна он будто бы вызывает духов, с которыми имеет связи, и которых он будто бы видит... Чукчи советуются со своими шаманами о всякой мелочи» (А. Э. Кибер). Этот автор также подчеркнул признание могущества чукотских шаманов со стороны окружающего населения: «Между здешними русскими чукчи считаются большими колдунами»;  «Чукотские шаманы пользуются большой славой у русских. Между другими глупостями уверяют, будто от их воли зависит хорошая и дурная погода».

Судя по некоторым данным, палеоазиатские шаманы имели специальное одеяние, состоявшее из кухлянки, шапки, пояса, перчаток или рукавиц, очков. Правда, такая одежда характерна главным образом для коряков, а чукотские шаманы, камлавшие обычно в темноте, в закрытом пологе, шаманили нагишом, имея на теле лишь перевязи. 

Шаманские церемонии играли большую роль в жизни эскимосов. Шаман являлся посредником между духами и людьми, изгонял болезни, помогал вернуться пропавшим в тундре или унесенным на льдине, «устанавливал» хорошую погоду и «вызывал» промысловых зверей. Шаман мог нейтрализовать действия другого шамана. Одной из его обязанностей было «путешествие» к луне и к хозяйке моря Седне с просьбой выпустить животных, чтобы промысел был удачным. Шаманами у эскимосов были и мужчины, и женщины, при этом женщины считались более сильными. Женщина вообще руководила ритуальной жизнью эскимосской семьи – в ее ведении находились амулеты, она готовила обрядовую пищу, наносила татуировку и знаки помазания. 

В XIX в. шаманизм ительменов перешел в домашнюю сферу. В каждой семье имелись свои шаманящие, обычно ими были женщины, особенно старухи. Такие семейные шаманы не имели ни обрядовой одежды, ни особых атрибутов, в основном они занимались толкованием снов и знахарством.

В обрядовой жизни эвенов шаманы играли немаловажную роль. В числе шаманских атрибутов были головная повязка авун,  перчатки хаир,  наглазники чимэт (или очки), бубен унтун и колотушка гисун. Одежда шамана отличалась от обычной наличием металлических   подвесок, меховых кистей, бахромы. По данным У. Г. Поповой, шаманские камлания  подразделялись  на  два вида: малые и большие, или семейные и общественные. Большое общественное  камлание нимнандидяк устраивали  в  случае  групповых  заболеваний людей, массовой гибели оленей.  В холодное время их проводили в юрте шамана,  летом  на  открытом  воздухе,  у специально сложенного костра. Шаман выступал в полном облачении, со всеми  атрибутами. Малое камлание  устраивалось  обычно во время болезни, проходило оно в юрте больного при ограниченном круге людей.  Шаман надевал обычную одежду, пользовался только бубном и колотушкой. Часто камлание преследовало цель не  только изгнать  духов болезни,  но и предсказать будущее. Православная церковь и духовенство запрещали  шаманизм,  поэтому  шаманы действовали тайно,   в   узком   кругу.   В XIX в. эвенское шаманство  приняло домашний характер, практиковалось в основном стариками.

Шаманство у юкагиров изначально носило семейных характер, а профессиональные служители культа появились у них вследствие тунгусского  влияния. У последних же были заимствованы шаманские атрибуты – бубен, колотушка,  шапочка с бахромой. Особенностью юкагирского шаманства являлось посмертное расчленение тела шамана его кровными родственниками и изготовление из останков апотропеев. Так, кости шамана, украшенные лоскутами, низками бисера и бус, использовали как промысловые амулеты и охранители жилища. Череп шамана наследовал его сын. Надетый на деревянный болванчик, украшенный «одеждой» из меха и ровдуги, череп  символизировал дух предка хойл, к которому обращались за советом в сложных ситуациях.  Если болванчик легко поднимался, значит, предок сказал «да», если тяжело – «нет». Если же казалось, что поднять и не легко, и не тяжело, хойл откладывали в сторону и поступали по собственному усмотрению.

Камчадалы Охотского побережья и Камчатки, несмотря на свои православные убеждения, в XIX в. сохраняли и дохристианские формы религии, как привнесенные русскими переселенцами, так и воспринятые  от местных жителей. Это были старинные демонологические верования в привидения (чудинку), в вещие сны и приметы. Не были чужды камчадалам представления и обряды аборигенов-кочевников, поэтому бытовало «множество суеверий и следы шаманства». Как и представители других этносов, камчадалы верили в духов, боялись «шаманских мест» и обходили их. Они испытывали страх перед влиятельными местными  шаманами, о них старались не упоминать в разговоре, а в случае необходимости говорили иносказательно. Довольно часто к шаманам обращались за помощью.

Обряды жизненного цикла.  Поскольку с самого рождения и до кончины человек подвергался нападению со стороны злых духов, оберегать его надлежало на протяжении всей жизни. Выполнению этой задачи  служили различные амулеты-охранители и магические ритуалы, которые применяли и проводили в каждой семье знающие люди, в экстренных же случаях прибегали к помощи шамана.

Особенно разнообразными являлись личные амулеты северо-восточных палеоазиатов (чукчей и коряков), они сопровождали человека с первых дней его жизни. Это были небольшие деревянные сучки-развилки оккамаки, бусины, небольшие камешки, кожаные плоские или объемные куколки, металлические колокольчики, лоскуты одежды покойника, части животных и птиц. Амулеты пришивали к одежде или носили на теле прикрепленными к ремешкам или сухожильной нити.  

Особую группу каменных амулетов составляли гадательные камни, с их помощью проводили обряды гадания,  в том числе об имени новорожденного: веря, что в лице каждого новорожденного возвращается его умерший предок, чукчи и коряки пытались угадать его имя. Камень, полностью зашитый в кожу, украшенный низками бисера, на нитке или ремешке подвешивали к деревянному треножнику или же к двум соединенным палкам, которые держали в руках две сведующие в гаданиях старухи. Родственники, собравшись в кружок, произносили имена предков и следили за движением камня. Имя считалось угаданным, если камень начинал раскачиваться. Если имя было установлено верно, ребенок рос здоровым, если же болел, обряд проводили заново; в сложных случаях имя меняли несколько раз.

В защитных целях проводили очистительные «огневые» ритуалы  и обряды нанесения охранительных знаков. Когда издалека приезжали гости, то поодаль от яранги раскладывали небольшой огонь, брали горящую головню и «очищали» ею приезжих. Из кухлянок гостей выдергивали несколько шерстинок и бросали их в костер – чтобы защитить себя от болезней. Нанесение охранительных знаков у северо-восточных палеоазиатов приняло форму помазания и татуировки, этот ритуал выполняли в значимые периоды жизни человека. Через несколько дней после появления младенца на свет забивали жертвенного оленя и его кровью старшая в яранге женщина наносила знаки на  тело ребенка, лица всех присутствующих, а также на остов яранги, детские нарты и фигурки семейных охранителей.

При заключении брака оленеводы выполняли обряд помазания лба и живота невесты кровью жертвенного оленя. Обряд назывался окрашивание в красное. По мнению В. И. Иохельсона, зафиксировавшего обряд, главное его предназначение –  приобщить невесту к новому очагу, поскольку она селилась у жениха, и на нее теперь распространялись защитные свойства семейного огня. Обычай татуировки лица и некоторых частей тела, бытовавший у палеоазиатов, также имел охранительную  природу с той особенностью, что татуировка, как постоянная примета, делала человека неузнаваемым для злых духов. Правда, для этого время от времени ее необходимо было добавлять. У чукчей татуировка отмечена в основном среди женщин,  «расшивать» лицо начинали девочки с 10-летнего возраста: «Женщины пестрятся, накалывая по лицу и телу разные узоры, которые для прочности натирают углем» (А. И. Аргентов).

Помимо охранительного, чукчанки придавали татуировке и магическое значение как средству против бесплодия, хотя некоторые из них видели в этом просто способ приукрасить лицо. По данным В. Г. Богораза, мужчины, как правило, татуировку не наносили или выкалывали мелкие значки, игравшие роль талисманов против вредоносных сил. В середине XIX в. среди корячек к татуировке прибегали  только замужние женщины, но «даже и у замужних женщин это не всеобщий обычай; те же, которые татуируются, начинают с замужества и с каждым годом увеличивают количество цветов, так что некоторые старухи кажутся совершенно пестрыми» (К. Дитмар).

Северо-восточные палеоазиаты в целом трактовали смерть как переселение в верхний мир, где умершие продолжали вести тот же образ жизни, что и на земле, а по истечение определенного времени возрождались в потомках. Однако, по представлениям чукчей, если человека изнутри «съел» келе, то он попадет не на небо, а в подземный мир, и никогда не возродится. Отсюда и проистекал обычай добровольной смерти. Коряки подобным же образом верили, что возродится только тот, чье тело будет сожжено: с дымом погребального костра умерший уходит на небо. Поэтому коряки стойко придерживались обычая кремировать покойных.

Коряки обряжали покойного в одежду, которая отличалась от обычной белым цветом (мужская кухлянка, женский комбинезон, торбаса, рукавицы), при этом женская похоронная гагагля, сшитая волосом внутрь, с лицевой стороны была ярко-оранжевой. Коряки поэтому верили, что сполохи северного сияния – это умершие в белых кухлянках и «красных» гагаглях, ловящие друг друга за «хвост».  Наличие  так называемого хвоста –  треугольного выступа на подоле спинки  кухлянки и гагагли –  было яркой особенностью корякской погребальной одежды. Ее готовили еще при жизни, но оставляли недошитой, опасаясь, что имеющий готовую одежду умрет раньше срока. Одежду дошивали крупным, некрасивым швом, пока покойник находился в жилище. С умершим жгли его инструменты, утварь, передавали на тот свет «посылки» – мешочки с пищей, табаком. Оленные коряки закалывали несколько личных оленей умершего, которых съедали присутствующие, считая, что эти олени везут покойного в мир мертвых. В местах сожжения клали  рога оленей и баранов. 

У чукчей бытовали два вида захоронения: сожжение и оставление тела на земле.  Чукчи-оленеводы лесной зоны предпочитали первый способ, обитатели беслесных местностей выносили умерших в тундру: «Иногда своих покойников, в полном костюме, со всею утварью, с копьем в руках, они оставляют в тундре на снегу, где волки и песцы быстро справляются с трупом» (И. В. Шкловский). Примечательной особенностью похоронного ритуала коряков и чукчей являлось вскрытие покойного в месте его оставления или на погребальном костре. Вскрытие производилось для того, чтобы осмотреть внутренности и узнать причину смерти или, по другой версии, чтобы поразить  нинвита, засевшего  в теле. Иногда, по имеющимся данным, подрезали также сухожилия на конечностях, или даже разрезали все тело покойного.

Погребальные обряды эскимосов предусматривали либо оставление тела на поверхности земли, с обкладкой его по окружности крупными камнями, либо захоронение в неглубоких нишах каменных осыпей, при этом тело прикрывали камнями. Первый способ, по-видимому, заимствован от береговых чукчей, тогда как второй, вероятно, являлся собственно эскимосским. На месте захоронения производили, как и чукчи, вскрытие тела, после чего умершего заваливали камнями, или же, при открытом оставлении, прикрывали лицо и гениталии небольшими кусочами оленьей шкуры или плоскими камнями. Возле покойного складывали личные вещи, предназначашиеся ему в дорогу (ружье, нож, гарпун, трубка, табак, инструменты, утварь).  

Ительмены считали предвестником смерти ящерицу, которую насылал хозяин подземного мира Гаеч. Увидев ящерицу, старались ее изловить и разрезать на части, чтобы она не смогла вернуться к хозяину. Если это не удавалось, ительмен впадал в отчаяние, постоянно ожидая смерти. Категорически запрещалось спасать утопающих или попавших под снежную лавину, считая, что тем самым духи воды и гор  лишаются своих жертв. Если в предшествующий период традиционным способом захоронения у ительменов было оставление на поверхности земли, то уже ко второй половине XVIII в. утверждается христианский обычай погребения в земле. Свадебный обряд также совершался согласно канонам православной церкви. 

Эвенская похоронная обрядность претерпела значительную трансформацию. В прошлом существовали воздушный и наземный способы погребения, но уже в XVIII в., под влиянием православия, они были вытеснены захоронением в земле. Воздушное погребение на помосте урадан, устроенном на высоком дереве, использовали редко, в основном для похорон маленьких детей или шаманов. У кочевников  не существовало кладбищ в общепринятом смысле, для погребения  выбирали возвышенности, иногда человек при жизни выражал желание быть похороненным в определенном месте. Умершего одевали в традиционную одежду, в гроб клали мешочки с пищей, сопроводительный инвентарь – нож, кисет с трубкой и табаком, посох, предметы утвари. Погребальный костюм и инвентарь намеренно портили, так как верили, что на том свете они превратятся в исправные. Обязательным считалось ритуальное удушение личных оленей, которые повезут покойного в нижний мир; мясо животных затем варили и ели. Над могилой сооружали треножник чурима, символизирующий жилище умершего,  крест с фигурками птичек, символизирующих его душу; рядом с могилой сжигали его личные вещи и одежду.

Свадебный обряд юкагиров сопровождался любопытным обычаем, который отметил В. И. Иохельсон: жених должен был перекинуть через чум невесты срубленное ее отцом сухое дерево. Если жених не нравился родителям, то дерево выбирали потолще, и свадьба расстраивалась.

Представления о причинах смерти у юкагиров совпадали с воззрениями других коренных народов – юкагиры считали, что смерть наступает в результате поедания тела человека злыми духами. У юкагиров захоронение было воздушным или наземным – гроб-колоду сайба устанавливали на помосте арангасах, или же на земле между деревьями. Возле могил совершали жертвоприношения, на стоявших поблизости деревьях развешивали деревянных идолов. В XIX в. распространяется христианский похоронный обряд. Надмогильные сооружения представляли собой двускатный шалаш с крестом.

В свадебной обрядности камчадалов Охотского побережья и Камчатки проявлялись черты  русского православного ритуала.  Обычными ее элементами было сватовство, сговор (рукобитье, зарученье), смотрины,  венчание в церкви, домашнее торжество, гостевание. Смотрины в конце XIX в. заменил обычай устраивать накануне дня свадьбы ежедневные вечорки для сельской молодежи с угощением, песнями и танцами. Крещение происходило на  2-3  день после рождения по православному обряду. Непременным условием являлось наличие крестных родителей, которые становились кумовьями по отношению к родителям ребенка и между собой. После крещения устраивали небольшое угощение (крестины).

Похоронный обряд камчадалов был христианским при сохранении ряда анимистических представлений. Хоронили обычно на третьи сутки после отпевания в церкви. В гроб клали подушку в белой наволочке, тело накрывали тюлем или белой тканью. После выноса тела его родственники растворяли двери, а летом и окна, и вслед за этим немедленно начинали уборку, выносили на воздух все вещи, мыли дом, чистили, вещи выбивали, чтобы покойник не вернулся и не увел кого-либо. Дно погребальной камеры устилали досками, иногда в ней устраивали сруб. На могиле насыпали невысокий земляной холмик, в головной части ставили крест с прибитой иконой. Ставили  скамейку, сооружали оградки с калиткой. В устройстве могильной камеры и намогильных сооружений, обычае поминок отражены предписания заботится о покойном, навещать  его в  потустороннем «доме» и общаться с ним.

Праздники и ритуалы.  Праздники аборигенов были тесно связаны с их производственным циклом и жизненным укладом. Праздничные церемонии, проводимые береговыми жителями (коряки, чукчи, эскимосы), посвящались промыслу морских животных. Основные их действия заключались в торжественной встрече и проводах добытых животных. Ритуалы (встреча, кормление, поение, одаривание) совершались над первой пойманной рыбой, добытыми морскими и пушными зверями. Первый весенний выход в море отмечали праздником байдары, в котором принимали участие все члены байдарной артели. Лодку снимали с подставки и укладывали на землю, приносили в жертву морю оленье мясо, после чего участники обходили вокруг жилища, затем в яранге праздник продолжали пением и плясками. Во время праздника укладки байдар на зиму коряки закрывали летний вход в землянку; бросали горящие головни в море, испрашивая  у моря удачи в будущем промысле.

Когда заканчивался сезон ледовой охоты, морские зверобои устраивали праздник голов, к которому припасали головы добытых моржей и тюленей. Их раскладывали на шкуре посредине жилища и задабривали «неморской» пищей – оленьим жиром, табаком, мукой. В ритуальной трапезе и плясках участвовали все жители селения. Осенью береговые чукчи устраивали праздник в честь Кэрэткуна, хозяина морских зверей. Мастерили его изображение в виде деревянного человечка, которого кормили толкушей  (смесь жира, мяса и растений), а  в конце праздника сжигали. Добыча кита служила поводом к общему празднованию, во время которого происходил дележ мяса кита, а его изображение  кормили, дарили ему подарки и затем отпускали в море.

У оленеводов главным был осенний праздник, который кочевники  устраивали после возвращения стад с летних пастбищ.  Прибывшее стадо встречали выкриками, стрельбой из луков, потрясанием копьями, разбрасыванием жертвенной пищи, бросанием горящих головешек. Сразу же начинали забой оленей, причем оленьи туши поили, подкладывали под голову «подушки» из веток.

Перед отелом или непосредственно после него оленеводы проводили прадник рогов килвэй.  Для этого позади яранги собирали в кучу сброшенные оленьи рога и ветки кустарника. Зажигали ритуальный огонь, «кормили» священные предметы и огонь. Важнейшим амулетом, охранителем домашнего очага, семьи и оленьего стада у северо-восточных палеоазитов были приборы для добывания огня – доски гычгый с лучком и стержнем, которые играли главную роль  при проведении праздников и ритуалов –  с помощью такой доски добывали ритуальный «чистый» огонь. К доскам обычно прилагались связки семейных охранителей тайныквыт. При проведении праздников все имеющиеся в семье доски и связки выносили из яранг и обильно «кормили» кровью и жиром жертвенных животных. Кровь также разбрызгивали по сторонам света для кормления  духов, головы животных насаживали на шест или палку и направляли мордой на восток. Праздники сопровождались играми, подбрасыванием на шкуре, борьбой, соревнованием в беге с посохами.

Важной частью различного рода общественных мероприятий были соревнования: «По окончании торговых дел начинаются увеселения чукчей. Несколько ездоков запрягают по паре лихих оленей, и пустясь к назначенному месту и обратно, на расстоянии 5 или 10 верст, стараются выпередить друг друга. Иные из чукчей бегают взапуски» (А. Шаховской). Особенностью ритуального поведения коряков было поедание мухоморов, которое практиковали, в основном, пожилые люди. Галлюцинации, сопровождающие опьянение мухоморами, толковали как предвидение будущего.

Ительменские праздники были тесно связаны с промысловым культом. Охотник, убивший зверя, приглашал гостей, часть которых помогала разделывать тушу, другая начинала плясать. Постепенно в танец втягивались все присутствующие на празднике. Особое место в жизни ительменов занимал осенний праздник Алхалалалай, посвященный окончанию промыслового сезона. Основное внимание уделялось огню, вокруг него устраивали пляски, во время  который раздавались ритуальные возгласы «алхалалалай».

Эвены верили, что отношения людей и духов взаимозависимы: духи не причинят человеку зло, если люди, в свою очередь, не принесут им неприятностей. Особо был развит культ медведя, после добыче этого животного проводился праздник  уркачак, состоявший в ритуальной разделке туши,  приготовлении и поедании мяса, захоронении останков. Уркачак был ритуалом, в котором принимали участие исключительно мужчины, поскольку, согласно эвенским преданиям, женщина была матерью этого зверя, то есть здесь имело место  представление, обратное тотемизму – не человек происходит от животного, а наоборот.

Распространенными были охотничьи ритуалы эвенов – так, копыта добытого дикого оленя собирали, и связав попарно, подвешивали (хоронили) на дереве, зубы животного сохраняли  как охотничий амулет. Под влиянием северо-восточных палеоазиатов эвены восприняли культ амулетов-камней, имевших необычную форму или найденных при необычных обстоятельствах. В них видели своего рода талисманы, приносящие успех в делах. Хранили также амулеты, обеспечивающие промысловую удачу – мелкие камешки из желудков промысловых птиц.

Значительное место в жизни юкагиров занимал культ промысловых животных, которых они наделяли человеческим разумом. Поэтому, чтобы не выдать зверям и птицам секретов, охотники объяснялись иносказательно. Промысловая этика покоилась на принципе «не бери лишнего у природы». По данным исследователей, юкагирам были известны магические практики (например, вызывание бури). Культ  предков нашел яркое выражение в представлении юкагиров о прародителе, который имел остроконечную голову. Правда, подобные представления вряд ли можно считать оригинальными, они существовали у многих других северных народов и сложились как результат подражания воинским шлемам русских землепроходцев.

Православная религия. Православную веру на Крайнем Северо-Востоке исповедовали русские старожилы, сформировавшиеся на их основе камчадалы Охотского побережья и Камчатки, смешанное население бассейна р. Анадырь, а также воспринявшие многие элементы русской духовной культуры эвены, юкагиры и ительмены.

Со второй половины XVIII в. на духовную культуру эвенов значительное влияние стала оказывать  православная церковь. Русские имена и фамилии, христианские обряды и представления прочно вошли в представления и обиход охотских эвенов.  Обязательной принадлежностью стали нательные крестики, иконы, деревянные годовые календари-святцы чивяссе, на которых фиксировали основные церковные праздники, дни святых, дни рождения родственников. Как писали авторы середины XIX в., оленные эвены «исповедуют православную веру и довольно набожны, несмотря на то, что, при своей бродячей жизни, иногда по году и более не видят не только церкви, но даже и священника. Весьма часто приносят в дар церкви занчительные, по своему состоянию, пожертвования. Если тунгус, по какому-либо случаю, дал обещание принести в церковь пожертвование, но, видя, что дальность кочевки не дозволит ему этого исполнить скоро, он, в каком-нибудь диком и пустынном месте, вешает свою жертву на дерево и таким образом исполняет свой обет» (А. Сгибнев).

Юкагиры в XVIII – XIX в. испытывали сильное влияние со стороны русских, тунгусов и якутов. В начале XIX в. верхнеколымские юкагиры, имевшие тесные контакты с казаками,  говорили по-русски,  «заимствовали от русских балалайку, пляску, даже были между ними грамотные, и с течением времени они … совершенно обрусели». В дальнейшем юкагиры Верхней Колымы оказались почти полностью отунгушенными и почти не отличались от эвенов. Однако они сохранили такую отличительную особенность своей культуры, как рисуночное письмо тос. При помощи рисунков на бересте, выполненных ножом с заостренным кончиком, юкагиры передавали свои чувства (любовный тос), изображали направление передвижения (маршрутный тос).

В духовной жизни камчадалов определяющее значение имела Русская Православная церковь с ее комплексом христианских обрядов, охватывающим основные этапы жизненного пути человека и структурирующим годовую и повседневную деятельность коллектива.  Система духовных ценностей  камчадалов сложилась  в поле христианского православного мировоззрения, календарные праздники и основные обряды жизненного цикла имели временные опорные вехи и семантическое наполнение, в основном совпадающие с символическим поведением русского сельского населения.

Основные хозяйственные работы приурочивались к православным праздникам. После Покрова –  наиболее почитаемого осеннего праздника –  начинали пушную охоту, домашний скот переводили на стойловое содержание (до праздника Николы Летнего). С пушной охоты  приходили во вторую неделю Великого поста, после чего начинался морской зверобойный промысел. Сезон весенней охоты заканчивался в последние дни Великого поста. После Пасхи добывали перелетных птиц, пополняя оскудевшие запасы пищи. Появление первой травы, соотносимое с праздником Троицы, совпадало с огородными работами С конца июня до конца августа длилась рыбная путина –  самая важная пора в хозяйственном календаре камчадалов. Поэтому летние христианские праздники, в том числе дни поминовения святых, камчадалы соотносили с нерестовым ходом рыбы. 13 июня на Руси традиционно праздновали день Акулины Гречишницы, у охотских камчадалов он трансформировался в Акулину-горбушницу – по народным приметам, с этого дня начинался интенсивный ход горбуши. Праздник Кирика и Улиты, отмечавшийся  15 августа, возвещал о массовом ходе кеты.

Христианские воззрения в значительной мере восприняли и ительмены Камчатки. В начале XIX Ж. Б. Лессепс наблюдал «множество образов разных святых чудотворцев, которыми камчадалы из усердия украшают свои дома».

Фольклор.  Жанры, сюжеты и мотивы фольклора коренных народов по происхождению и распространению разнообразны и в своей совокупности представляют пласт народной духовной культуры, в том числе ее архаичные, реликтовые формы. У чукчей, коряков, ительменов и эскимосов был распространен своеобразный, известный только в регионе расселения эти народов вороний эпос. В их мифах ворон действует то как творец благ, которые дает природа, то как устроитель жизни. Он является создателем оленей и других животных, творцом природных объектов – рек, гор; он добыл людям солнце, научил их жить, охотиться, пасти оленей.

Собственно чукотский фольклор представлен мифами о сотворении мира («начала творения вести»), сказками о  злых духах келе, шаманскими рассказами, бытовыми сказками, преданиями о военных столкновениях («времен раздоров вести»), сказками о животных, заговорами, песнями. Основными жанрами фольклора коряков являлись мифы и сказки (лымныло), исторические предания и легенды (панэнатво), бытовые рассказы, а также заговоры, загадки, песни. Наиболее широко представлены мифы и сказки о Вороне Куйкынняку, его жене Мити и сыне Эмемкуте. Как отмечают исследователи, корякская мифология имела своеобразный «анатомический» уклон: люди и звери проникали в тела друг друга и находились там, как в отдельном мире, из тела оленя выходили прекрасные девушки, которых герои брали в жены. Ворон и его дочери путешествовали в теле кита, как в корабле. Ворон, будучи проглочен волком или китом, охотится внутри их тела и с добычей выходит наружу.

Персонажами корякских сказок о животных выступали мыши, медведи, собаки, рыбы, морские звери. В исторических повествованиях отражались реальные события прошлого (войны коряков с чукчами, с эвенами, межплеменные стычки). В корякском фольклоре заметны следы заимствований у соседних народов (эвенов, русских).

Ительмены в прошлом обладали развитой мифологией, которая в течение XIX в. постепенно утрачивала значение. Устное народное творчество перетекало в жанр сказки – волшебной, бытовой, сказки о животных. Главным героем ительменской сказки являлся Кутх. Возможно, что образ Кутха принадлежал ительменскому фольклору изначально, а другие народы лишь заимствовали его. Характерным для ительменского творчества являлось раздвоение образа Кутха – с одной стороны, он демиург, божество, создатель всего земного; с другой – типичный трикстер, глупец, про которого ительмены рассказывали разные «непристойности, о которых и писать гнусно» (С. П. Крашенинников). Мити, жена Кутха, в сказках предстает очень реалистично – она обременена большой семьей и бездельником-мужем.

Разнообразные жанры представлены в эвенском фольклоре: сказки и мифы нимкар, предания и исторические легенды тэлэнгэл, песни икэл, загадки  нгэнуэр. Большое место занимали сказки и былины (предания). В сказках чаще всего действуют  животные и птицы, былины повествуют о героях-женщинах, побеждающих в состязаниях мужчин. При исполнении этих произведений использовалась песенная передача речей персонажей, для каждого героя существовала особая мелодия.

В фольклорных произведениях эвенов прослеживаются архаические элементы. Так, зафиксированы космогонические мифы, повествующие о том, что Млечный путь  представляет собой следы лыж охотника Оинде, забежавшего на небо в погоне за лосем. С анимистическими представлениями связаны мотивы о родстве с медведем: у эвенов существуют многочисленные мифы и сказки о женщине, которая заблудилась в тайге, зимовала в берлоге у медведя и родила от него сына, получеловека-полумедведя. Поэтому эвены чтили этого зверя, а его добыча являлась поводом для устройства большого народного праздника уркачак, на котором исполнялись специальные песни, сопровождающие обряд встречи, разделывания, поедания и проводов медведя.

Эвенский фольклор отражал представления о главном верховном божестве Хэвэки, которое находится в верхнем мире и является творцом всего сущего. Происхождение таких воззрений связано с влиянием христианского вероучения, воспринятого эвенами.  Очень популярными среди эвенов были малые фольклорные жанры – загадки, поговорки, присказки, которые вобрали в себя их богатые жизненные наблюдения и взгляды на устройство природы и общества.

Фольклор юкагиров, как и других северных народов, представлен сказками о животных, мифологическими сказаниями, преданиями о сильных людях и шаманах, волшебными сказками, заимствованными у русских, эвенов и якутов, а также загадками. У юкагиров отмечены так называемые хосунные сказания –  предания о богатырях, главах их родов. Песенные жанры юкагирского фольклора отличаются простой мелодикой и импровизацией содержания в зависимости от предпочтений и способностей исполнителей Нередко в такие песни вплетается речитатив.

Родным языком камчадалов был русский язык, а именно его северный или сибирский диалект, в  котором  встречались   элементы   старинного народного говора   и   термины, заимствованные из  языков коренных народов. Этот диалект относится к анадырско-охотской группе говоров. К ярким языковым явлениям камчадальского диалекта относились фонетические особенности (замена шипящих звуков свистящими),  восходящий интонационный строй речи, наличие диалектных слов и выражений. Существовал и особый фольклор камчадалов – старинные былины и песни.

Песенно-танцевальная культура. Чукчам, корякам,  эскимосам и ительменам было присуще своеобразное танцевальное искусство в виде плясок-пантомим, которое не встречалось у других народов региона. В содержании этих плясок, приемах и средствах пластики, голосовых сопровождениях лежали наблюдения за поведением оленей и других животных и птиц.  «На игрищах песни поются с тактом, мотивы их довольно разнообразны, и все вариации исполняются горловыми звуками. При пении чукчи делают выразительные жесты, мужчины бьют в бубны, мурлычут монотонно и соблюдают непременный такт. Вообще приемы их в плясках и пении чрезвычайно оригинальны; по временам они подражают реву и крику различных животных и птиц, что делают с большим искусством» (А. И. Аргентов).

Танцы исполняли по самым различным поводам: после успешной охоты, приветствуя гостей, во время семейных торжеств. Многие ритуальные действия на праздниках сопровождались танцами с целью задобрить и развеселить духов промысловых животных и духов – хозяев зверей.

Характерным для палеоазиатской и эскимосской культур было применение бубнов, которые имели и обрядовое, и  праздничное предназначение. Как писал А. И. Аргентов, у чукчей «единственная музыка заключается в бубне, который непременно имеется у каждого домохозяина. С бубном чукча и сетует, и радуется, и шаманит, и бренчит в него от безделия». Чукотские и эскимосские бубны аналогичны по конструкции, они представляют собой линзовидную или плоскую деревянную обечайку, на которую натянута мембрана из желудка морского зверя или кожи животного. От корякских бубнов они различаются расположением и формой рукояти.

Корякская музыкальная культура представлена пением, речитативами, горлохрипением на вдохе и выдохе. К лирическим произведениям относят «именную» и «родовую» песни, которые воспроизводят  местные и семейные напевы. Среди корякских музыкальных инструментов, помимо бубнов, имелись пищалки из птичьих перьев, трубки из бересты, шумовые трещотки.

И у береговых, и у оленных групп северо-восточных палеоазиатов устраивались религиозные церемонии по случаю охотничьей добычи с обрядовыми плясками, представляющими натуралистические подражания движениям животных и птиц: тюленей, медведей, оленей, воронов. Начало и окончание охотничьего сезона у береговых жителей отмечались праздниками, составной частью которых были обрядовые танцы.

Развитое танцевальное искусство, в основе которого лежало подражание животным и птицам, имитация их голосов и повадок,  существовало у ительменов. Ительмены отличались многоголосным пением в унисон: «Они умеют петь не только в унисон, и подпевают друг другу на два-три средних голоса» (Г. В. Стеллер).

Своеобразная песенно-хореографическая культура существовала у эвенов. Эвенская песня икэ характеризуется как лирическая, исполняемая во время свадебного обряда. Образы, воспеваемые в ней, имели метафорический смысл – например, в песне, посвященной любимой девушке, воспевалась молодая важенка, если речь шла о женщине, то ее сравнивали со взрослой важенкой. Мужчину воспевали в образе пятилетнего оленя, а юношу – оленя-третьяка. 

В традиционном народном искусстве эвенов значительное место занимал круговой хороводный танец хэйдэ, имеющий религиозно-обрядовый характер. В середине XIX в. А. Сгибнев наблюдал этот танец: «Пляска их состоит в том, что молодые мужчины и девушки, собравшись в кружок и положив друг другу на плечи руки, переступают с одной ноги на другую, изгибаясь то в правую, то в левую сторону, припевая при этом что-то вроде «ха-ади». Сначала поют тихо, потом голос постепенно возвышают,  до тех пор, пока не выбьются из сил, вместе с повышением голоса учащаются и движения и становятся живее и выразительнее. Пляска начинается вечером, в свободное от занятий время, и продолжается большею частью до утра». Такие коллективные танцы проводились весной и летом при ежегодных традиционных встречах соплеменников. Они наделяли людем чувством единения, коллективизма, уверенности в преодолении жизненных невзгод. Танец хэйдэ сопровождался ритмическими выкриками, которыми участники подражали крикам оленей и других животных.

У юкагиров танцевальная культура к концу XIX в. сохранилась только в форме хоровода лонгдоль, который исполняли молодые люди летом во время массовых собраний.  Этот танец похож на эвенский хэйде, и, вероятно, заимствован от этого народа.

Камчадалы в бытовой обрядности в прежние времена в основном придерживались традиций русского крестьянства. Сохранялся старинный новогодний обычай ряжения, который сопровождался колядованием и обходом дворов. Ряженые играли на балалайках, танцевали. Ряженых, как и весь обряд в целом, называли Селюкины. Важным компонентом обрядового поведения камчадалов были гадания, которые обычно проводили на святки. Зимой любимым развлечением и взрослых, и детворы было катание с ледяных горок. В эту пору в селах часто устраивали вечорки – вечеринки  с русскими песнями и плясками.  Собирались обычно в самой просторной избе, устраивали чаепитие в складчину. В качестве  музыкальных инструментов использовали трехструнную балалайку, гитару. Репертуар камчадальских исполнителей состоял из русских хороводных, плясовых, хоровых и лирических сольных песен.