Коренные народы Крайнего Северо-Востока в составе Российского государства в XIX в.
Некоторые народы (например, чукчи) в политическом отношении находились в особых отношениях к правительству, потому что вступили в российское подданство по особым договорам: «Чукчи составляют «особый разряд инородцев», считающихся «в зависимости от России, без совершенного подданства». Местная администрация имеет право вмешиваться в их внутренние дела (и даже преступления) только в том случае, если чукчи сами за этим обратятся. Для привлечения их в подданство принята система отдаривания, практикуемая и до сего времени на Анюйской ярмарке» (А. В. Олсуфьев). Права и обязанности «инородцев» определялись как подобными договорами, так и разными отдельными указами, но не были собраны в единое целое. Насущной потребностью поэтому являлась их кодификация.
С целью более рационального управления в течение XIX в. меняется административно-территориальное деление территории Крайнего Северо-Востока. В последней четверти XVIII в. административная система упорядочивается следующим образом: в составе Иркутской губернии выделяются Якутская и Охотская области, каждая из которых состояла из уездов, в том числе Якутского (Якутская область); Охотского, Гижигинского, Нижнекамчатского, Акланского (Охотская область). В 1803 г. выделяется самостоятельная Камчатская область. В 1822 г., по административной реформе М. М. Сперанского, территория Крайнего Северо-Востока, отнесенная к Восточной Сибири, входит в состав Якутской области, Охотского и Камчатского приморских управлений. В 1838 г. Охотский порт и Охотское приморское управление были упразднены и вошли в состав Якутской области как Охотский округ; Камчатское приморское управление переименовано в Камчатскую область и разделено на два округа – Петропавловский и Гижигинский. 9 июля 1888 г. император Александр III подписал указ об организации Анадырской округи. Этот день является официальным признанием Чукотки как отдельной административной единицы России. Первым окружным начальником Анадырской округи стал Л. Ф. Гриневецкий.
Начало XIX в. на Крайнем Северо-Востоке отмечено заметным ухудшением положения аборигенных народов вследствие целого ряда факторов. Причиной многих бедствий были природные катаклизмы: тяжелая ледовая обстановка, не позволявшая вести промысел морского зверя, недоход рыбы, изменение путей миграций диких оленей, стихийные явления. В то же время значительный вред наносили административные тяготы и злоупотребления. Кроме ясака, в этот период вводятся и другие повинности, которые подрывали хозяйство аборигенов. Тяжелым бременем, которое несли оседлые жители, являлось обеспечение проезда чиновников, священнослужителей, провоза казенных грузов и почты. Население должно было поставлять собачьи упряжки, нарты, содержать заезжие избушки (поварни), обеспечивать собак кормом. Периодически в регионе случались голодовки, иногда приводившие к трагическим исходам.
Так, в середине 1810-х гг. на Гижигинском побережье в течении ряда лет случался слабый нерестовый ход рыбы, поэтому население не смогло заготовить достаточных запасов. Зимой 1815 года коряки селения Туманы (39 чел.), имея крайне мало рыбы для собственного питания, вынуждены были еще содержать две почтовые упряжки, которые из-за непогоды долго не могли двигаться дальше. Как выяснилось впоследствии, «запасы их совершенно истощились». Переждав непогоду, коряки отправились на промысел, а 18 человек, наиболее ослабевшие, остались в селении. Ушедшие вернулись через несколько дней со скудной добычей и застали ужасное зрелище: «из оставшихся 18 человек 13 умерли с голоду, а двое питались трупами умерших» (А. Э. Кибер). Это трагическое событие получило общественный резонанс и послужило предметом рассмотрения правительства.
Были предпринятые некоторые меры к предотвращению подобных бедствий. Непосредственные меры состояли в том, что администрация региона изыскивала местные ресурсы: убеждала оленных коряков жертвовать в пользу голодающих (так, гижигинские коряки за 3 года пожертовали до 5 тыс. оленей), организовывала коллективный весенний промысел тюленей и морских птиц, устраивала выдачу муки из казенных складов. В качестве долгосрочной меры в ряде селений предусматривалось создание запасных магазинов – «хлебный для казаков, рыбный для обывателей». Предпринимались усилия упорядочить административную систему и законодательство, регулирующее жизнь сибирских аборигенов.
Общее тяжелое положение «инородцев» побудило российского императора Александра I образовать особый комитет во главе с М. М. Сперанским, которому было поручено разработать меры к систематизации и законодательному закреплению правового положения неславянских народов Сибири. В результате работы комитета в 1822 г. утверждается Устав «Об управлении инородцев», действовавший вплоть до 1917 г. Согласно Уставу, за коренными народами Сибири были закреплены находившиеся в их пользовании земли, определен порядок и размеры взимания ясака, введен регламент торговли. Устав провозгласил веротерпимость, распространил на аборигенов уголовное законодательство страны, тогда как неуголовные проступки по-прежнему подлежали разбору в рамках обычного права самих аборигенов.
Важнейшим принципом управления, согласно Уставу, было признано непрямое правление с минимальным вмешательством в дела «инородцев» со стороны местных администраций. Система управления коренными народами была упорядочена и дифференцирована: во главе локальных групп народов, признанных «бродячими инородцами» находились избираемые «князцы» и старосты. Народы, признанные «кочевыми инородцами», делились на улусы и стойбища, каждый из которых получал родовое правление, состоявшее из старосты и 1–2 помощников. Несколько улусов и стойбищ подчинялись инородческой управе, которая выполняла распоряжения окружного начальника, судебные приговоры, проводила распределение ясака и других налогов и сборов. Несколько управ объединялись в думы. Распоряжения управы контролировались начальником округа. Большая часть коренного населения Крайнего Северо-Востока, согласно Уставу, причислялась к «бродячим инородцам», а оседлые жители имели различный статус: они либо причислялись к «русским» сословиям крестьян и мещан, либо числились служивыми людьми – казаками, либо принадлежали к тем или «инородческим» обществам.
Правительство старалось также оградить кочевых жителей от разорительного для них торгового обмена с оседлым населением. Последствия же оказались противоречивыми и повлекли за собой, в ряде случаев, обнищание теперь уже оседлых жителей и запустение их поселений, например, Гижигинска: «В недавнее время правительство обратило внимание на ужасающе-хищническое отношение местных казаков и купцов к кочующим инородцам и приняло, вследствие этого, очень крутые меры, чтобы положить предел бесчинству. Это, однако, отбило охоту к житью здесь у многих торгашей, которые потому навсегда оставили Гижигинск, и теперь только пустые дома свидетельствовали о том, что прежде населения было больше» (К. Дитмар).
Упадку Гижигинска способствовало, как ни парадоксально, и такое прогрессивное в историческом плане событие, как полное примирение с чукчами. А. Е. Шаховской отмечал, что благополучным положение Гижигинской крепости было только в последней четверти XVIII в., когда «прибыточный вымен звериных кож у инородцев привлек туда из России многих торговых людей. Стоявшие около крепости в близком расстоянии коряки с бесчисленными табунами оленей доставляли оной изобилие во вкусном оленьем мясе и в мехах». Мир, заключенный между русскими и чукчами, предусматривал прекращение нападений чукчей на коряков с целью захвата их стад. К началу XIX в. оленные коряки, уже не опасаясь набегов, откочевали частично на север, в бассейн р. Анадырь, частично на Камчатку. С этого времени начался закат Гижигинска: бывший город превратился в заурядное село.
В целом огромный Северо-Восточный регион в течение всего XIX в. испытывал большие трудности в организации снабжения необходимыми для населения товарами. В первой половине столетия обычный путь движения товаров был таков: грузы доставлялись из Якутска зимним или летним путем в Охотск, оттуда на кораблях их везли в Гижигу и на Камчатку и затем сухопутным путем развозили в места непосредственной торговли. А. Е. Шаховской, специально изучавший вопрос снабжения края, писал: «Средоточие Сибирской приморской торговли есть Охотск. Из сего порта российские и китайские товары отправляются на казенных мореходных судах в Гижигинскую крепость, Тигиль, и Петропавловскую гавань, и наоборот, вся мягкая рухлядь и произведения Чукотского Носа и Камчатки достигают Иркутска также через Охотский порт, ибо в Камчатку и Гижигинск нет другой сухопутной дороги, кроме той, которая пролегает через Якутск и Охотск». Трудности заключались в дальности расстояний, многократной перевалке грузов, а также в том, что сухопутное сообщение осуществлялось главным образом зимой на собаках, а содержание собак обходилось жителям чрезвычайно дорого – для них были нужны огромные запасы рыбы.
В последней четверти XIX в., после учреждения Анадырской округи как самостоятельной административной единицы (1888 г.), судна с товарами стали направлять и на Чукотку. А. П. Сильницкий сообщает: «До учреждения Анадырской округи вся торговля с чукчами находилась в руках американцев. Русских торговцев было очень мало, да и те, доставив русские товары, складывали их в Гижиге, а оттуда, сухим путем, везли в Марково. Попадая в тундру, товары были страшно дороги. Вследствие этого чукчи, пристратившись к табаку и чаю, которые, хотя и в малом, сравительно, количестве, но все-таки вошли у чукчей в употребление, ездили за этими товарами в Колыму, где цены на них, будучи весьма дороги, все же были дешевле цен, требуемых анадырскими торговцами. Одновременно с учреждением Анадырской округи, стали посылать туда пароход, которых нагружали и купеческими товарами. Эти товары, попадая в казенный склад, стали отпускаться чукчам».
Усилия правительства и местных администраций были направлены на упорядочение торговых операций в крае, которые старались проводить в заранее определенное время в установленных местах. Это были так называемые ярмарки – обмен товарами между кочевниками, приезжими купцами и местным оседлым населением. Обменная торговля в XIX в. велась в различных местностях, важность тех или иных из них менялась. После ликвидации Анадырского острога (1771 г.) был потерян важный пункт торговли, взамен которого в 1788 г. основывается Анюйская ярмарка, действовавшая на протяжении XIX в. Место ее проведения неоднократно переносилось, с конца XVIII в., по просьбе чукчей, ярмарка проводилась на одном из островов р. Большой Анюй, вследствие этого она получила название Островной. Другим важным местом торговли с чукчами стало поселение Майнской промысловой артели, располагавшееся ниже упраздненного Анадырского острога, но в память о нем обычно называвшееся также Анадырском.
Как сообщал в первой четверти XIX в. А. Э. Кибер, «раз в год, обычно в феврале, чукчи выходили для менового торга в два определенных пункта – к крепости Островной на западе и к Анадырску на востоке. Сюда приезжали к этому времени комиссары и купцы, и открывалась ярмарка. Островная состояла в ведении колымского комиссара, сюда приезажли преимущественно якутские купцы. В Анадырске, под наздором гижигинского комиссара торговали камчатские и охотские купцы и гижигинские мещане». Расцвет Анюйской ярмарки пришелся на первую половину XIX в., когда ее обороты, по сведениям В. И. Иохельсона, исчислялись сотнями тысяч рублей, а число торгующих «инородцев» составляло свыше ста человек. Кроме того, ярмарки проводились в селениях Гижига, Марково, Еропол, Пенжино и «других, иногда совсем незаселенных местах, но куда по традиции съезжаются к определенному времени купцы, оседлые и кочевые жители» (Н. Ф. Каллиников). Об одной из таких ярмарок имеются данные А. Е. Шаховского: «в нижнем течении р. Пенжина, без определенного места, в феврале проходила так называемая Чукотская ярмарка, на которую собиралось до 300 торгующих... Тут ненаселенная пустыня наполнятся вдруг тремя или четырьмя стами чукчей, коряков, купцов, казаков, мещан и многочисленными табунами оленей».
Особенное значение торгово-обменные операции имели для налаживания взаимодействия с чукчами. Исследователи характеризовали чукчей как народ «коммерческий», хорошо освоивший меновую торговлю. Именно торговая деятельность способствовала нормализации российско-чукотских отношений: «С русскими чукчей сблизил табак. Это растение имеет для них невероятную прелесть» (А. Э. Кибер). Г. А. Сарычев писал: «Теперь они (чукчи) ежегодно приходят в Гижигу и в Нижнеколымский острог для торгу с россиянами, а между тем многие приносят и ясак». Такое положение дел было справедливо и для середины XIX в.: «К платежу ясака никто не принуждает их, чукчи вносят его добровольно. Кроме обыкновенного ясака, они, в виде особого усердия, иногда приносят черных лисиц и просят исправника послать их на Высочайшее имя и за это иные из них награждены кафтанами, саблями, деньгами» (А. И. Аргентов).
Наблюдатели конца XIX в. отмечали: «Оленные выменивают у русских табак и кирпичный чай и обменивают все это собачьим (т. е. береговым чукчам) на ножи и ружья, иногда ром. У чукчей, вследствие этого, можно встретить великолепный винчестер» (И. В. Шкловский). Предметом торговли со стороны купцов на ярмарках был табак, чай, железные изделия, бусы, ткань: «Товары, идущие из Иркутска в Охотск и Камчатку, суть: табак, чай, сахар, кои можно назвать главными, потому что они составляют третью часть, а иногда даже половину всех прочих товаров, через Охотск проходящих» (А. Е. Шаховской). Со стороны оленеводов к обмену предлагались оленьи шкуры и изделия из оленьего меха, оседлые чукчи имели для продажи моржовый клык, кожи морских животных, а также меха, которые они выменивали у алеутов. Эвены поставляли на рынок местную пушнину; оседлые коряки, жители Гижиги и бассейна р. Анадырь торговали пушниной и изделиями домашних промыслов (одежда, коврики, резные изделия из кости).
В целом торговые взаимоотношения сыграли важную роль в укреплении российского влияния на Чукотке, установлении межэтнических связей. Обменные операции способствовали также развитию чукотско-корякского оленеводства, так как продукция оленеводства, особенно шкуры и одежда из них, находили большой спрос у всего населения Северо-Востока. Поэтому постепенно чукотско-корякское оленеводство выходило из рамок натурального производства и приобретало мелкотоварный характер. Включение оленных хозяйств в развивавшиеся рыночные отношения имело два важнейших последствия для их уклада: во-первых, способствовало укреплению крупностадного оленеводства, во-вторых, привело к выраженному имущественному расслоению среди кочевников.
Существенным фактором, повлиявшим на социальное и экономическое развитие коренных народов края, являлось иностранное присутствие, особенно характерное для 1830-1840-х гг. и последней трети XIX в. После разрешения иностранным судам беспошлинной торговли на Камчатке (1828 г.) участились рейсы американских китобойных и торговых шхун к русским берегам. В эти годы, по данным А. С. Сгибнева, в Тауйской губе в сезон промысла «каждый день стоит на якоре не менее тридцати американских китобойных судов». По его мнению, на оседлых эвенов (тунгусов), проживавших в селениях Ола и Армань, американское влияние оказало заметное воздействие: «Уморительно смотреть на манеры этих тунгусов, перенятые от американцев. Взгляните, например, когда в свободное от занятий и еды время, тунгус лежит в юрте на нарах: он всегда в шапке, ноги уложит на стол и непременно напевает какую-нибудь американскую песню на тунгусский лад!». Однако американский промысел в Охотском море продолжительным не был, в отличие от побережья Чукотки, где иностранное присутствие ощущалось особенно сильно. Ликвидация Русско-Американской компании и продажа Аляски (1867 г.) усилили экспансию на Чукотку и север Камчатки иностранных, главным образом американских, промышленников и торговцев.
Если в первой половине столетия более сильным было западное направление чукотской торговли, в которой главную роль играли оленные чукчи, получавшие от российских купцов главным образом кирпичный чай, табак и железные изделия, то с 1860-х гг. торговый вектор изменился – большую часть товаров чукчи стали получать с востока, от американцев. Торговая прерогатива поэтому перешла в руки оседлых чукчей, проживавших на Чукотском полуострове, который иногда называли «Чукотский нос», поэтому местных жителей именовали «носовые» чукчи: «Товары, попадая в руки носовых чукчей, во время зимы развозились ими к чукчам, обитающим внутри страны» (А. П. Сильницкий).
Американцы открыли в Беринговом проливе активную торговлю с чукчами и эскимосами, выменивая пушнину и моржовый клык на оружие, продукты, предметы утвари. Множество американских шхун посещали берега Чукотки. Старики-чукчи рассказывали А. П. Сильницкому: «бывали такие годы, что несколько десятков американских шхун успевали за короткое полярное лето нагружаться моржовыми клыками и китовым усом». Однако истощение китобойного и моржового промыслов, вызванное хищнической деятельностью американцев, вело к тому, что привоз товаров уменьшался, тогда как потребность в них увеличивалась. К 1880-м гг. сложилось такое положение, что Чукотка, по словам А. П. Сильницкого, «почти не слышала имени русского»; «На побережье Чукотской земли развевался американский флаг, многие чукчи успели побывать в Сан-Франциско и весьма многие объяснялись по-английски».
Согласно сведениям конца XIX в., из оседлых чукчей «редко кто не знает самые обыкновенные английские слова». Многие умели считать до десяти по-английски, при этом не зная ни слова по-русски. Некоторые чукчи и эскимосы нанимались матросами на суда американских китобоев, овладевая новыми для себя навыками. Таково было следствие общения с иностранными торговцами и промышленниками. К. И. Богданович, посетивший Чукотку в конце XIX в., писал: «Выработанный веками порядок жизни чукчей так или иначе нарушился за последние 20-30 лет от соприкоснвоения с американцами»; «...современный чукча с берегов Берингова пролива во многом уже сильно отличается не только от своих предков, но и от чукчей, ведущих кочевой образ жизни. Этот чукча ... понимает уже строение компаса и может стоять у руля судна». Взаимоотношения с американской стороной, при определенном прогрессивном значении, имели целый ряд отрицательных последствий. Прежде всего, это было хищнический промысел морских животных. Как отмечал А. В. Олсуфьев, «сами чукчи не раз жаловались мне, что американцы, истребляя моржа на заповедных когда-то лежбищах, вскоре доведут этого зверя до окончательного истребления».
Под воздействием посреднических операций существенную трансформацию претерпевало социальное устройство аборигенов. Даже в самых отдаленных районах стал формироваться слой местных торговцев, усиливалось имущественное расслоение среди коренных жителей. Шло изменение экологического сознания аборигенов: чтобы купить больше привозных товаров, они также прибегали к избыточному использованию ресурсов: так, чукчи, «заботясь о приобретении клыков, бьют моржа больше, чем им нужно для пищи» (А. А. Ресин). Существуют также многочисленные свидетельства об общем падении нравов среди местных жителей в результате иностранного влияния: «являясь проводниками культуры среди ... чукчей», американцы «вносят в их среду водку, карты, пороки и сифилис» (А. В. Олсуфьев). Поэтому насущной задачей российского правительства стало пресечение американского проникновения на российский континент.
Важное значение в жизни коренного населения сыграла Русская Православная церковь. Уже к 1820 г. на территории края в христианство были обращены все оседлые жители (кроме эскимосов) и некоторая часть кочевников. Важной вехой в христианизации населения региона стало учреждение Камчатской, Курильской и Алеутской епархии (1840 г.), первым епископом которой стал Иннокентий Евсеевич Вениаминов (впоследствии Московский митрополит). Активная деятельность И. Е. Вениаминова способствовала значительному росту влияния Русской Православной церкви: стали возводится новые церкви и часовни, увеличилось число священнослужителей, в православие активно привлекались коренных жители. При этом принятие православия имело особенности для каждого из коренных народов Крайнего Северо-Востока.
Осевшие здесь русские изначально были православными верующими, и эти религиозные убеждения они передавали обрусевшим жителям различного этнического происхождения: юкагирам, чуванцам, корякам, охотским и камчатским камчадалам. Коренные жители, раньше или активнее других вошедшие в соприкосновение с русскими, к началу XIX в. оказались полностью христианизированными – к ним относятся кочевые юкагиры, эвены (известны также под названием тунгусы, ламуты), ительмены. Так, исследователи подчеркивали: «Все ламуты уже давно приняли христианство и отличаются ревностью в исполнении обрядов православия» (А. В. Олсуфьев). Окружной врач А. А. Богородский, посетивший в 1847 г. охотские селения, писал: «все тунгусы Охотского побережья исповедуют православную веру, притом очень набожны и усердны к церкви. …Все церковные обряды тунгусы свято чтут и выполняют их при первом удобном случае».
Попытки же крещения оленных коряков и чукчей, как правило, оканчивались неудачей. Причиной такого положения, по мнению исследователей, являлось убеждение оленеводов в том, что отказ от веры предков неизбежно приведет к различным бедам, в том числе к потере «оленного счастья»: «И коряки, и чукчи были глубоко убеждены в том, что удачные промыслы, благополучие оленьих стад всецело зависели от добрых отношений со своими «божествами» (И. С. Вдовин). Немногочисленные случаи принятия православия кочевыми палеоазиатами поэтому носили лишь формальный характер и были продиктованы, в основном, желанием получить за это подарок в виде табака, медного котла и пр. По поводу чукчей очевидцы писали: «Принятие ими христианства совершенно внешнее и шаманство встречается всюду». А. И. Аргентов, православный миссионер на Чукотке, даже высказывал мнение, что «шаман совершенно необходим, как нравственная поддержка дикаря в той трудной борьбе с природой, которая выпала на его долю». Религиозное сознание автохтонных народов в XIX в. полностью сохраняло черты анимизма и шаманизма.
Открытие первых школ на Северо-Востоке России и просвещение коренных жителей края также тесным образом связано с Русской Православной церковью. Это были школы грамоты, которые с середины XIX в. открывались при действующих церквах – Тауйской, Ямской, Гижигинской, Марковской; многих селениях Камчатки. Особенно больших успехов в обучении грамоте священнослужители добились на Камчатке, где грамотными среди камчадалов и ительменов был каждый третий взрослый. Просветительная деятельность церкви имела важное значение – распространяя грамотность, православные священнослужители развивали и обогащали духовную культуру северян, закладывали традиции дружественных взаимоотношений коренного и пришлого населения.